© Кононов С., 2019
© АО «Издательский дом «Аргументы недели», 2019
1993 год, середина июля. Пора отпусков и радостных предчувствий.
Ровно 30 лет назад в одном из московских роддомов, к всеобщей радости, я появился на свет. Теперь, когда трогательной наивности во мне несколько поубавилось, возникло горестное понимание, что радость, возможно, и не была такой уж всеобщей, но в любом случае отмахнуться от этого факта ну никак невозможно!
С самого раннего возраста я очень любил день рождения, ждал его, накануне долго не мог уснуть, предвкушая утреннее пробуждение с обязательным вручением подарков. Есть, конечно, и те, кто к подобным событиям относится достаточно равнодушно, я бы даже сказал – с прохладцей. Они не собирают друзей, картинно удивляются, когда их поздравляют, мол, они и помнить-то забыли! Всем видом показывают полное безразличие к собственному рождению, являя пример жертвенности и самоотдачи, где общественное категорически доминирует над личным. Столько у них забот и головной боли за других, что о себе и подумать некогда. Что ж, это их право, и совершенно бессмысленно доказывать обратное. Подавляющее же большинство наших соотечественников любят, а многие прямо-таки обожают отмечать свои годовщины и юбилеи. Должен заметить, что в этом вопросе я не исключение и уж такую знаковую дату, как тридцатилетие, предать забвению считаю категорически недопустимым!
Торжества по этому случаю должны были состояться у меня на даче. Большой деревянный дом эпохи соцреализма в живописном лесном массиве недалеко от Москвы был построен еще моим дедом сразу после войны. Монументальное бревенчатое строение, правда с бестолковой внутренней планировкой, находилось в центре солидного участка, в треть гектара, в окружении вековых сосен и елей, олицетворяя собой вожделенную мечту садоводов-шестисоточников. Достанься им такой земельный надел, они моментально повырубали бы все дерева, освобождая место под грядки, открывая доступ прямым солнечным лучам, несущим ультрафиолет, так необходимый будущему урожаю.
Все лето было бы посвящено вскапыванию, окучиванию, пропалыванию, поливке, а также борьбе с колорадским жуком и подлыми слепыми кротами. Окутывая всю округу жуткими зловонными клубами, удобряли бы свои посевы навозом и всякими другими субстанциями, постоянно что-то жгли бы, возводили бы кучи из гниющего компоста и чего-то там еще, крайне, с их точки зрения, необходимое. В общем, битва за урожай была бы нешуточной, бескомпромиссной и с полной самоотдачей. Вместо того чтобы жарить шашлык и играть в бадминтон парами, гулять по лесу или качаться в гамаке с томиком любимого писателя, они превращают лучшее время года в добровольную каторгу. Ладно бы еще, если весь этот сизифов труд кардинально решал продовольственный вопрос. Как правило, итогом становится штук пять огромных тыкв, с которыми никто не знает, что делать, мешок мелкой картошки и несколько банок с огурцами и вареньем. Если перенаправить все эти усилия с грядок на зарабатывание денег, то даже в самом плохом варианте на них можно приобрести в разы больше овощей и фруктов, чем получится вырастить самому, причем несомненно более высокого качества. Потреблять тыкву и прочую сельхозпродукцию можно будет ежедневно круглый год да еще угощать соседей и друзей, щедро делиться с малоимущими, все равно к началу посевной останется немало.
По опыту знаю, никакие аргументы на любителей ковыряться в земле не действуют. Вас будут убеждать, что ничего не может сравниться с пучком петрушки с собственной грядочки. Можно подумать, что на рынок зелень попадает из другого места! С той же самой грядочки, только являющейся своей для другого человека. И я не вижу никакой беды в том, на чьей грядке взошла и выросла петрушка. По моему скудному разумению, уж лучше отдать за укропчик не такую уж и большую денежку, чем поливать его собственными потом и горькими слезами, ползая по уши в грязи в неравной схватке с сорняками, в облаке навозного аромата. Но давайте будем терпимыми и оставим каждому право свободного выбора. Терпеть не могу, когда ко мне лезут с советами, пытаются навязать свою точку зрения, а сам практически скатился до того же, хотя в оправдание должен заметить, что на страницах собственного повествования все же должна присутствовать моя точка зрения, другое дело, что соглашаться с ней или нет, – прерогатива исключительно ваша.
Давайте оставим тему урожая на приусадебном участке до следующего раза и вернемся в милое моему сердцу Подмосковье, с которого и начался наш рассказ.
Как я уже успел сообщить, день рождения у меня в июле, и все предыдущие, как, кстати, и многие последующие, я отмечаю именно на даче, – светлая память моему деду и низкий ему поклон за эту замечательную возможность. Кстати, дедушка мой тоже был человеком хлебосольным, и, сколько себя помню, к нам постоянно приезжали дальние и близкие родственники, какие-то его друзья и знакомые, приходили соратники по правлению дачного кооператива махнуть по рюмочке и обсудить дела насущные, а то и просто соседи на вечерний чаек.
Гости на даче были постоянно. Настоящий тульский самовар, изготовленный еще до Октябрьского переворота, работал, как доменная печь, практически не остывая. Он уверенно превращал в золу кубометры щепы, наглядно демонстрируя превосходство того производства перед нынешним. Пили не только чай, так что к концу лета образовывался весьма солидный запас пустых бутылок. Заботливо скопленные за лето, они заполнялись отжатым из яблок соком. Яблони различных сортов произрастали в большом ухоженном саду, обильно удобренном золой от незатухающего самовара.
В детстве самым жестоким наказанием для меня был сбор ненавистного яблочного урожая, как, в общем-то, и все остальные сельхозработы. Но не про это сейчас речь.
Так вот, как и мой гостеприимный дедушка, я тоже весьма благоволил к тому, чтобы отмечать различные события на загородной фазенде. По поводу и без такового организовывать хмельные собрания и разудалые вечеринки. Особым образом я, конечно, выделял день своего появления на свет. Как вы уже теперь знаете, произошло это в самый разгар лета. Прекрасная пора, я бы сказал, очей очарованье! Но не могу позволить себе подобные трактовки, дабы не быть уличенным взыскательным читателем в плагиате, ибо всем известно, что пришли эти мысли совсем другому человеку и совсем про другое время года, хотя, на мой взгляд, лето куда веселее. Что касается моих очей, то очарования в лете намного больше, чем, к примеру, в промозглой осени или отмороженной зиме. Что бы кто ни говорил, а лето есть лето! Все цветет и плодоносит, организм заряжается энергией, душа поет и радуется!
Птички и те, поддерживая всеобщий позитив, свиристят благим матом, изо всех сил перекрикивая друг друга, будто хотят наораться впрок, до наступления холодов. Это понятно и, собственно, весьма логично, зимой не очень-то и пощебечешь! Разинул клюв, кукарекнул пару раз, и считай, бронхит или ангина, а в условиях сурового проживания на открытом воздухе да на скудном пропитании летальный исход очень даже вероятен. Да и что за радость орать на морозе? Мало кто оценит и вряд ли кто поймет. Так что да здравствует лето!!!
Июль 1993 года в плане жары и дня рождения тоже не стал исключением. Как всегда, нещадно жарило солнце, в небе на износ надрывались пернатые, а сады наполнялись поспевающими плодами. Все вроде как обычно, вот только как-то незаметно подкрался рубеж, за которым начинался четвертый десяток. Было немного тревожно, даже, можно сказать, печально. Казалось, что основная часть пути пройдена, лучшие годы позади, и ничего больше не остается, кроме как покорно встретить стремительно приближающуюся старость.
Несмотря на все эти невеселые, где-то даже философские размышления, отменять по сложившийся традиции праздничный банкет никто не собирался. Как всегда, друзья-товарищи уважили своим присутствием. Отложив дела семейные и служебные, они без отговорок и ссылок на повышенную занятость, прибыли в мою загородную резиденцию, дабы по русскому обычаю пропеть здравицу юбиляру ну и, конечно, оказать душевное почтение хорошему застолью и дружеской беседе.
Так совпало, что в этот знаменательный для меня день в Москву занесло моего армейского друга Женьку Третенко по прозвищу Третьяк. Родом он был из Сочи, чем крайне гордился. Мы вместе служили в небольшой уютной, всего на три роты, военной части недалеко от Сергиева Посада. Воинскую повинность нам выпало отбывать при клубе в качестве музыкантов и художников. Не гнушались мы и других гуманитарно-интеллигентных направлений, в общем, брались за все, что не связано с военным делом и тяжелым физическим трудом, особенно на улице. Впрочем, к этому нас никто и не принуждал.
Данное воинское подразделение носило весьма мирный характер. Огромная территория с какими-то складами, имелась рота охраны, дабы уберечь добро, авторота для перемещения материальных ценностей и наша замечательная рота, в которой были собраны писари, музыканты, художники, повара, парочка фельдшеров и почему-то пожарные. Утром наш духовой оркестрик наяривал бравые марши, под которые однополчане с ненавистью впечатывали чеканный шаг в изможденный, потрескавшийся асфальт плаца, следуя на утренний развод. Зато вечером мы грузили колонки и усилители в старенький «Пазик» и выезжали на корпоративный вечерок, где релаксировало руководство политотдела, дабы украсить мероприятие песнями советских композиторов. До армии я имел честь состоять в качестве бас-гитариста в ультрарадикальной группе, исполнявшей тяжелый рок. У меня был свой комплект звуковой аппаратуры, который я весьма щедро предоставил в пользование родной воинской части за пару внеочередных отпусков и всевозможных послаблений в нелегком ратном подвиге.
Нам удалось сколотить весьма приличный вокально-инструментальный ансамбль, который регулярно бомбил по танцам, свадьбам и междусобойчикам командного состава. Мы мечтали о музыкальной карьере, любили качественную иностранную музыку, джаз и тихо презирали официальную советскую эстраду. Отбарабанив утренний развод, нас обычно посылали дудеть траурные марши на очередные похороны. В окрестных военных городках практически ежедневно кто-то умирал, и простоя в этих малорадостных мероприятиях у нас не было.
Оркестрик наш был маленький, всего пять человек, но весьма слаженный и боевой. Придав лицам скорбное выражение, мы душераздирающе исполняли траурный марш, провожая в последний путь очередного почившего отставника, и с надеждой ждали вечера, вдруг будет выезд на какой-нибудь банкет или танцы, где мы могли бы оторваться по полной. После употребления определенного количества винно-водочной продукции работники политотдела оказывались вполне нормальными людьми, напрочь забывали политически выдержанные песни и просили играть им композиции, далекие от рекомендованных к прослушиванию партией и правительством. К сожалению, похорон было значительно больше, чем корпоративок, но по большому счету нас это не так уж и печалило. Время на выездах проходило куда быстрее, а главное, значительно веселее и интереснее.
Все полтора года нашей совместной службы Третьячок ежедневно рассказывал мне про свой родной город. О его развитии и умопомрачительных перспективах. Об огромных возможностях, таящихся в нем, и несомненных преимуществах перед другими поселениями. Он, как подорванный, вскакивал и требовал всех смотреть на экран, когда после программы «Время» шел прогноз погоды и очередь доходила до всесоюзного курорта. Я очень рад, что Олимпиада случилась в Сочи теперь, а не в дни нашей службы, иначе впечатлительный Женька от восторга и эмоциональной передозировки вполне бы мог расстроиться рассудком. Хорошо, что с возрастом его газированная натура изрядно растеряла углекислоту и бурление, так что за его психику в связи с зимними Олимпийскими играми 2014 года в его родном городе я совершенно спокоен.
А тогда все еще такой же, как в армии, бойкий и энергичный, Третьчок позвонил из аэропорта и затараторил что-то про сибирское здоровье, кавказское долголетие и прочую чепуху, которую обычно в таких случаях говорят. Хотя уж если и говорить о средней продолжительности жизни, то лучшие показатели в Японии, а на первом месте вообще находится маленькое Княжество Андорра. По статистике, именно там самый высокий уровень долголетия, а не на Кавказе и уж, положа руку на сердце, сибиряки болеют точно так же, как и все остальные, если не больше, и приписывать им какую-то особую вирусоустойчивость по меньшей мере наивно. Но в очередной раз будем терпимы, ибо мало кто озадачивается анализом статистических данных, да и образ статного ста с лишним летнего горца намертво врезался в сознание сограждан, и вряд ли будет просто поменять его на маленького кривоногого японца или вообще на никем не виданного андоррца.
Собственно говоря, эти мои рассуждения вовсе не направлены на борьбу с мифами и ничем не подкрепленными стереотипами, они вообще ни на что не направлены, так что давайте будем считать их небольшим лирическим отступлением.
В общем, в конце своей сумбурной речи Женька между делом сообщил, что приехал не один, а с молодым сочинским певцом и не буду ли я возражать, если он возьмет его с собой, ну не бросать же в самом деле одного в чужом городе.
– Конечно, – ответил я, – буду рад вас видеть, еды и всего остального хватит на всех и еще столько же останется, только убедительно тебя прошу, по-братски, скажи своему земляку, чтобы не пел. – Пусть кушает, пьет, но только не расчехляет свою гитару! Вообще пусть ее не берет! Не хватало мне только сделать из собственного дня рождения Грушинский фестиваль! Пожалуйста, – проникновенно взывал я к Третьячку, – не изгадь мне круглую дату, я же наперед знаю, что будет, если он начнет петь! Устремив взгляд на Полярную звезду с блаженным выражением лица человека, успешно сдавшего анализы, певец будет гундосить, что, мол, очень здорово, что все мы здесь сегодня собрались, и прочую хрень!!! Здорово будет только поющему! Не смей обрекать моих гостей на подобные муки! Будут приличные люди с правильным воспитанием! Ты же знаешь, как я это все не люблю! Да простят меня почитатели этого музыкального направления.
– Как ты мог подумать, что я оскверню твое ухо, привыкшее к старому доброму року, подобной несуразицей?! – захлебывался в трубку Женька. – Парень поет красивые лирические песни! Его у нас все любят! Он не такой!
– Вот это-то меня и пугает, – ответил я ему. – Не надо лирики! Вообще никакого музыкального украшения мне не требуется! Пусть отложит на денек свои творческие потуги и просто, как все, поест шашлыка и выпьет что по душе, а с музыкальным сопровождением вполне справятся группа Queen и мой двухкассетник.
Я чувствовал, что мои аргументы не совсем доходят до бывшего собрата по оружию и заверения его были уж больно какие-то чересчур пылкие и клятвенные, но временем на долгие дискуссии я не располагал и, предчувствуя неладное, просто махнул рукой.
Женька продолжал тараторить все быстрее, и пропорционально ускорению темпа его болтовни таяли мои силы к сопротивлению.
– Он лауреат конкурсов! – неслось из трубки. – У него есть магнитоальбом, и впереди большое будущее! Можешь на меня полностью положиться! Отвечаю, все будет хорошо!
– Не надо дипломов, чувствительных заверений о высоком профессионализме и всенародной любви! – умолял я. – Пусть просто не поет, и все!
Третьяк парировал контраргументами, как скорострельный пулемет, глотая гласные, окончания, а то и полпредложения. Чувствуя себя как жертва группового изнасилования, я был вынужден сдаться. Легкая тревога, поселившаяся во мне вначале, перерастала в нечто большее. Ни на что уже не надеясь, я все же получил с однополчанина клятву, что на фестиваль не будет и намека.
Совершенно не успокоившись, с тревожным предчувствием, я продолжил организационные хлопоты. Потихоньку съезжались приглашенные. Приехал и Женька, познакомил меня с подающим надежды артистом, тепло поздравил со столь солидной и значимой датой. В сотый раз протрещал про долголетие, и они присоединились к остальным гостям, которые с нетерпением топтались, как скаковые кони перед финальным заездом, фыркая и пуская из ноздрей пар, нетерпеливо стуча копытом в ожидании старта, в нашем случае – начала торжественной части.
Я же вернулся к обязанностям хозяина стола. Ничего не предвещало нештатных ситуаций, все было, как обычно, чинно-благородно, и уж конечно, я никак не мог предположить, что с этого дня моя жизнь изменится самым кардинальным образом! Но не будем забегать вперед, как говорится, все по порядку.
Итак, в ожидании приглашения к столу гости с нетерпением кружили по участку, вытаптывая мою травку, все меньше реагируя на природу, трогательные вопли не жалеющих связки птиц, и все такое. Старенький, но весьма громкий двухкассетник уверенно нес по округе нетленные композиции Фредди Меркьюри, радуя слух и четко определяя мои музыкальные пристрастия.
Почему-то о своих предпочтениях у нас принято заявлять публично, на всю ивановскую, до отказа выкручивая ручку громкости, полностью игнорируя окружающую общественность и отдельных граждан. К сожалению, я тоже не был исключением, и о том, что у меня гулянка, было слышно далеко за пределами моих владений. Надеюсь, что получу ваше снисхождение, ведь это тогда мне казалось, что уже тридцать, а ведь было всего только тридцать, да и кто из вас не был на моем месте?!.. Кто не совершал ошибки, свойственные молодости и неопытности? Всем, кто спешит стать старше и мудрее, я говорю: не торопитесь! Молодость – это недостаток, который с возрастом обязательно пройдет, а вот компенсируется ли он мудростью и пониманием жизненных ценностей, еще большой вопрос. Если в 30 вам могут многое простить, списав на возраст, то буквально спустя 10 лет этот номер уже не пройдет, так что с годами непременно старайтесь мудреть. Надо заметить, что в то время подобные мысли не отягощали меня долгими раздумьями и душевными терзаниями, я жил легко и весело. И пока я совершенно не ушел от темы нашего повествования и не увлек вас за собой, давайте все же вернемся в тот погожий июль тридцатилетней давности.
Ясный солнечный день, воздух, наполненный густыми летними ароматами леса, привкус дымка и живописная природа будоражили рассудок до состояния легкой эйфории! Огромное количество составляющих удивительным образом объединилось в одно гармонично законченное целое.
Жаркое пламя в мангале вот-вот обещало превратить березовые поленья в необходимый для шашлыка уголь[1]. Водка в ведре с ледяной колодезной водой дошла до нужной температуры, стол был сервирован холодными закусками, к слову скажу, приготовленными мной собственноручно. Мясо для шашлыка в ожидании своего часа утопало в замысловатом маринаде, готовое в любой момент под жаром уголька вкупе со сноровкой повара превратиться в изысканное кушанье. В общем, практически все было готово. Гармония, я бы даже сказал, идиллия была настолько полной, что, казалось, нет силы, способной ее сокрушить!
Вдруг я понял, что совершенство дало трещину. Что-то категорически не вписывалось в привычную картину. Вроде все было на своих местах: и дымок, и радостные вопли птичек, которые носились по безоблачному небу. Солнышко жарило с той же интенсивностью, в общем, картина маслом, но что-то все же неуловимо изменилось. Незатейливый анализ моментально выявил причину. Оказалось, что из динамиков воспроизводится далеко не Меркьюри, а что-то на абсолютно родном языке, да еще и про любовь! Поразившись до невозможности подобному недоразумению и самому факту присутствия у меня подобных записей, я быстро удалил непонятную кассету и восстановил статус-кво. Не успел я воссоединиться с красотой окружающего мира, как вместо Фредди опять кто-то пел про снег, окно и свечу. Так происходило несколько раз. Я вытряхивал из магнитофона заколдованную кассету, а буквально через несколько минут кто-то делал все наоборот. На мой гневный крик, что за идиот постоянно переключает музыку, армейский друг закатил глаза, указывая куда-то вверх и одновременно себе за спину, где как ни в чем не бывало с гитарой наперевес, что-то напевая, прохаживался тот самый молодой сочинский певец (гитару, как я и опасался, он все-таки приволок).
– Ну что ты так напрягся? – с фальшивой бодростью сказал Женька и опять скосил глаза на своего земляка. – Это он ставит кассету со своими записями. Ему хочется, чтобы люди слушали не только Queen, но и его.
– А хотят ли этого люди, он у них спросил? – поинтересовался я и стал внимательно рассматривать начинающего певца.
Темные вьющиеся волосы, гладко выбрит, взгляд уверенный, не глупый, с грустинкой. Расшитая замысловатым узором рубашка, джинсы и красные лакированные казаки на высоком скошенном каблуке гармонично соединялись в единый комплект. И все это комильфо присутствовало во времена, когда мало кто напрягался на подобные изыски. Носили то, что удавалось достать, и, как правило, сюртуки и панталоны, которые граждане на себя напяливали, очень редко составляли единую композицию.
Обладатель кожаной куртки уже был на вершине модных тенденций и мог носить с ней все что угодно – от брюк до спортивных штанов, от джинсов до кальсон, так как в любом случае выглядел модно и креативно! А тут прямо как из передачи «Модный приговор»! Все поглажено и безукоризненно вычищено, на одежде и обуви, несмотря на полдня, проведенные на природе, ни пятнышка, ни пылинки! Аромат модного парфюма уверенно соперничал с дымком от костра и благоуханиями летнего леса, порой одерживая над ними верх. Полная продуманность в стилистике и цветовой гамме! Просто глянец какой-то! Историк моды Васильев рыдал бы от умиления, увидев в те времена подобный персонаж!
Вот таким я впервые увидел Стаса Михайлова!
А пока будущий народный артист прохаживался по моему дачному участку, подпевая собственной аудиозаписи и сопровождая все это гитарным перебором. К тому времени Фредди был окончательно низвергнут Михайловым, и музыкальное сопровождение моего юбилея продолжалось под те самые песни, которые через 10 лет будет петь вся страна. Но тогда мы еще о том не ведали. Было, конечно, немного жаль старика Меркьюри, но обижать гостя – дело небогоугодное, и я смирился. Гости тоже не особо огорчились этим изменениям, а после приглашения за к столу это вообще стало мало кому интересно.
Так уж повелось, что испокон веку люди пытались запечатлеть особо памятные события любыми доступными средствами. С незапамятных времен творчески настроенные личности старательно выцарапывали на каменных стенах своих пещер незамысловатые сюжеты своего быта и жизни соплеменников. Простенькие зарисовки в стиле примитивного минимализма до сих пор радуют глаз любознательного путешественника в различных точках нашей планеты. Но если изображение радостного танца перед охотой и последующая разделка туши убиенного мамонта имеют лаконичный, повествовательный характер и не допускают двойных трактовок, то изображение агрегатов, весьма точно напоминающих современные вертолеты или, того хуже, космические ракеты, приводят в легкое замешательство не только нас, простых обывателей, но и матерых специалистов-исследователей.
И по сей день ученые напрягают умы, морщат лбы, пытаясь найти ключ к тайнам древней письменности и разгадать смысл дошедших до нас фрагментов наскальной графики. Один календарь вымерших индейцев майя чего стоит! Ребята эти, дескать, были нешуточно осведомлены в вопросах предсказания будущего и зашифровали потомкам послания, что и когда их ожидает. Специалисты по расшифровке, закатывая глаза и ломая руки, тыкали дрожащими пальчиками в нарядный узорчик, оставленный нам таинственным племенем, и с прискорбием уведомляли народы мира о прекращении жизни на Земле в 2012 году и даже указывали на конкретный день!
Относясь со всем уважением к народу майя, вынужден констатировать, что где-то они все же оконфузились! Если верить их вензелевым закорючкам, конец нашей цивилизации уже успешно наступил, что, собственно говоря, не мешает нам спокойно жить, а некоторым даже и процветать. Видимо, халатность и просчеты имели место и в те незабвенные времена. Может, кстати, главный шифровальщик был бездарь и попал на эту должность благодаря родственным связям с вождем или другим коррумпированным схемам. Бездоказательно, конечно, бросать тень на вождя, но, как вариант, почему бы и нет.
Так или иначе, календарь кончился, а ничего не изменилось, и спросить уже не с кого… И вождь, и шифровальщик давно пребывают в долине вечной охоты, и испросить у них разъяснений нет ни малейшей возможности. Уверен, нам еще долго со всем этим разбираться, но об этом как-нибудь в другой раз. Как бы там ни было, а потребность в той или иной форме оставить месседж потомкам объединяет все времена и эпохи.
До изобретения фотографии активно привлекались живописцы, чьи работы и по сей день дают хлеб искусствоведам и радость обывателям. Посещая музеи, мы с удовольствием восхищаемся холстами с различной едой и выпивкой, фрагментами разудалых корпоративных вечеринок, которые в то время назывались пирами, историческими сюжетами и просто красивыми пейзажами. Конечно, тогда это не носило такого массового характера и позвать какого-нибудь Рембрандта, чтобы он красиво отобразил ваше мероприятие, было не всем по карману, да и Рембрандтов на всех не хватало, но желание оставить о себе память было всеобъемлющее. В общем-то, и по сей день мало что изменилось, кроме, конечно, технических возможностей, дающих нам неоспоримые преимущества перед предками.
В наше время можно снять фильм практически любым устройством – от телефона до пылесоса. Любой ребенок умеет ловко создавать видеоролики, фотографировать, все это потом фотошопить, редактировать да еще особо удачные сюжеты загружать на свои сайты и страницы в соцсетях, отправлять ммс и email. Каких-нибудь пару десятков лет назад всей этой терминологии просто не существовало, а сегодня трудно представить, как мы без всего этого жили.
В 1993 году еще не было всех этих современных вольностей, все было куда аскетичнее и сложнее. То есть, конечно, проще, чем в эпоху Ренессанса, но несравнимо с теперешними технологиями. Цифровой съемки не существовало. Фотоаппараты надо было заряжать пленкой, и понять, что ты там нащелкал, можно было только спустя время, когда все это проявят и напечатают, а уж иметь специализированный прибор для видеосъемки вообще было большой роскошью, и далеко не каждый мог себе это позволить!
Конечно, существовали и продвинутые ребята, которым ведомо было, что такое проявитель, фиксаж и глянцеватель, но их все же было не так много, и фотосъемка хоть и была в народе всегда популярна, не носила такого массового характера, как сейчас. Вспомните свои детские фотографии, душевно наклеенные в бархатный альбомчик, с прослойкой кальки между листами. Их наберется штук по 10–20 из каждого возрастного отрезка, а сейчас только в телефоне каждого из нас по несколько тысяч фоток меньше чем за год, а про фотоаппараты и видео я вообще молчу.
К чему я это все вам рассказываю, а к тому, что уже в то непростое время я был счастливым обладателем огромного агрегата системы «Панасоник», который являл собой помесь гиперболоида инженера Гарина со «Стингером» первых разработок. Как бы то ни было, эта штуковина довольно сносно записывала изображение и звук на здоровенную кассету, которую можно было погрузить в видеомагнитофон и наслаждаться собственной операторской и режиссерской работой. Ничего не проявляя и не фиксируя, в любой момент созерцать любимые, милые сердцу события, которые не лень заснять.
Мне было не лень. Усадив гостей за стол, я водрузил себе на плечо это чудо передовой японской мысли, дабы по сложившейся с доисторических времен традиции запечатлеть для потомков пару тостов, справедливо полагая, что если уж и оставлять какие-то речи и пожелания, то только самые первые, когда еще все помнят и точно понимают, по какому поводу собрались, и стараются придать своим выступлениям изысканность, добродушный юмор, а порой и философский оттенок.
Кто-то что-то пожелал, крикнули «ура!», зазвякали рюмки, заработали жующие рты. Я старательно ловил все это объективом и, понимая, что изысканность с философским налетом практически исчерпалась, собрался было присоединиться к гостям, но тут с места поднялся начинающий певец и, полностью игнорируя тему события, на котором присутствовал, предложил выпить за всех безвременно ушедших. Он безапелляционно заявил, что он, будучи или хозяином стола, или гостем, делает так всегда и данное мероприятие для него не исключение. Люди мы эмоциональные, практически каждый терял близких, да и певец говорил проникновенно и от души, так что все единодушно его поддержали. Дальше случилось то, чего я опасался больше всего: закончив говорить, он выпил и взял гитару. Не надо быть провидцем, чтобы понять – одной песней дело не закончится! Предчувствуя муки, которые меня ожидают, я уже хотел было выключить камеру и спокойно употребить водочки, а что еще делать? Не выгонять же в самом деле армейского друга с его сюрпризами, но и со всей душой наслаждаться «Грушинским фестивалем» у меня не было ни малейшего желания. Тихонько матеря себе под нос Третьячка, я стал озираться, как бы, не привлекая к себе внимания, закончить съемку и присесть где-нибудь с краешка. Причем куда-нибудь в малозаметный уголочек, чтобы иметь возможность воздержаться от фальшивых аплодисментов, криков «браво!» и призывов спеть на бис. Когда-нибудь ведь он должен закончить свое выступление!
«Эх, пропал юбилей! – пронеслось в голове. – Принесла же нелегкая однополчанина! Ему как с гуся вода, а я мучайся!»
Третьчок, кстати, как ни в чем не бывало залихватски выпивал и аппетитно закусывал, не обращая ни малейшего внимания на мои терзания.
«Ладно, – подумал я, – засниму из вежливости песню другую, да тогда уже и выпью, по тихой грусти». В этот момент, прервав мои невеселые рассуждения, он запел. Он пел про погибшего брата, про маму, про свечу и еще не помню про что. Женщины за столом плакали. Мужики слушали, сурово насупив брови. Слушал и я, продолжая снимать, так и не присев к столу. Я не совсем понимал, что происходит, да и никто не понимал. Просто мы слушали и подпевали. Все было легко и здорово. До самого позднего вечера я операторствовал, потом пошел дождь, и мы переместились под навес.
Мы пили и пели до утра. Камеру я установил на штатив и во всю глотку тянул за начинающим певцом любимые песни. Надо отметить, что знал он практически все композиции, входящие в самый требовательный застольный репертуар, и много сверх того! Любую песню он играл на гитаре с ходу, как будто совсем недавно хорошо ее отрепетировал, совершенно не задумываясь над гармонией, формой и ритмом, все это получалось само собой, при этом он еще помнил наизусть все слова! Просто какой-то караоке-агрегат самой полной комплектации, правда, про караоке тогда никто еще не слышал. В общем, праздновали мы, как пишут в сказках, три дня и три ночи и, как-то сами того не заметив, подружились.
Это было славное время, когда людей объединяли общие интересы, одинаковое представление о жизненных и духовных ценностях, а не деньги или корыстная выгода. Мы с презрением относились к построению отношений по принципу ты – мне, я – тебе и были свободны и независимы. К сожалению, свобода и независимость весьма обширно распространялись и на наше финансовое положение. Уж больно мы были свободны от денежных доходов, востребованности в работе и прочих мелочей, которые могли бы значительно украсить наше существование. Но мы совершенно не унывали!
Итак, вы уже поняли, что прибыл Стас Михайлов в столицу c самыми серьезными намерениями – завоевать и покорить ее! Он оставил родной Сочи, решительно и без сомнений, на пике популярности, будучи, как он сам говорил, «королем местной водокачки». Центр города Сочи, пляжи, вокзалы, другие места, где только могли быть люди, плотно накрыл первый хит Михайлова – «Cвеча». Песня звучала из всех приборов, куда только можно было вставить аудиокассету, которые, в свою очередь, весьма бойко реализовалось практически во всех торговых точках самым бессовестным образом, попирая авторское право и полностью игнорируя хоть какие-то отчисления в его пользу. Сам же автор, хоть и чувствовал неладное, но убивался несильно, так как имел весьма абстрактное представление кому, кто и в каких случаях платит. О РАО, пиратах и теневом шоу-бизнесе мы тогда и понятия не имели, как, впрочем, и про все остальные аспекты этой непростой деятельности. Не было ни плана, ни стратегии, ничего, кроме желания петь и быть востребованным. В общем-то, и записать первые песни получилось практически случайно.
Организовал эту запись друг Стаса Андрей Нестеров. Он договорился со знакомыми музыкантами, и те практически с ходу живьем записали на студии аранжировки. Причем в записи принимали участие далеко не самые последние ребята. К примеру, гитарные партии сыграл Вадим Вершинин, в то время гитарист народного артиста РФ Олега Газманова.
Времена были не такие свирепые, все понимали финансовое положение молодого начинающего артиста и были полностью удовлетворены хорошей поляной, накрытой в ресторане по случаю первого магнитоальбома. К сожалению, Андрею не суждено было увидеть, как из искры возгорелось пламя! Молодой, сильный, красивый, отслуживший в морской пехоте, он умер после тяжелой болезни в 34 года. Светлая ему память.
Между тем именно с этого первого магнитоальбома с громким названием CANDLE и начался долгий и весьма тернистый путь Стаса Михайлова к вершинам славы и народной любви. Но до этого всего тогда еще было очень далеко.
Пока же концертная деятельность ограничивалась родным городом. Первые выступления будущего артиста № 1 проходили в санаториях, клубах, ресторанах и на открытых площадках – везде, где удавалось договориться. Самодельное оборудование, мотки проводов, постоянно что-то перегорало или не работало, казалось, невозможно было заставить звучать весь этот хлам! Участники мероприятия в полном составе что-то подключали, коммутировали, паяли провода, ругались и спорили. Ежу было понятно, что вся эта куча так называемого звукового аппарата должна быть на помойке, а не на сцене! Но в последний момент как-то все включалось, звуковой техник зубами замыкал провода, поискрив и пустив дымок, жуткая конструкция сплетенных кабелей и акустических систем начинала звучать, и выступление шло на ура!
Какое-то время подобные сочинские мероприятия работались в два отделения. В первом выступал Антон Токарев. Сын легендарного шансонье, имевший опыт работы в знаменитом «Ласковом мае», веселый и подвижный, он пел хриплым голосом про пайку, папиросочку, великую тоску по русским березкам, которой чрезвычайно маялись свалившие за океан бывшие соотечественники. Очень органично двигался и контактировал со зрителем, был улыбчив, нагловат и разухабист.
Ну а во втором отделении зритель мог лицезреть полную противоположность Антону – Стаса Михайлова. Не то чтобы Стас не контактировал со зрителем или плохо двигался, просто это были два совершенно разных выступления в одном концерте. Кому пришло в голову соединить несоединимое, сейчас уже никто и не вспомнит, но тем не менее это имело и успех, и своего зрителя.
В родном городе Стас в то время был уже достаточно популярен. Его узнавали на улице, шептались и показывали пальцем. Публика была посдержаннее, чем сейчас, и, гуляя по городу-курорту, мы могли запросто отведать жареных сосисок в любой уличной точке быстрого питания, без фотосессий и автографов. Сегодня он лишен этой завидной возможности, но, думаю, это не самая страшная перемена в его жизни. А вот действительно ужасная трагедия все же случилась.
Не могу не рассказать про это горе. Не долетев 15 минут до дома, рухнул в ущелье вертолет. Погиб самый любимый в жизни Стаса человек – его родной брат Валерий. Погиб геройски, спасая жизнь ребенку. Он накрыл его собой при падении. Ребенок остался жить, а Валера сгорел, так и не сумев выбраться из искореженной машины. Уцелевшие в катастрофе могли помочь погибающим летчикам, но этого не сделали… Бог им судья. Да и сам ребенок ни тогда, ни годы спустя так и не нашел нескольких слов соболезнования и благодарности для родителей своего спасителя…
Сразу же после сообщения об аварии Стас вместе с отцом Владимиром Борисовичем вылетели к месту крушения. Еще была надежда, что брат уцелел, но Господь управил по-своему. Семья Михайловых понесла невосполнимую утрату. Валера был для Стаса всем. Сложно подобрать слова, но более полных и цельных отношений я не встречал. Говорят, что время лечит. Это не так. Для Стаса все как будто вчера.
Чиновники от авиации компетентно объяснили причину аварии – разрушение главной шестеренки. Разрушение произошло вследствие заводского брака. Переложили всю вину на завод-изготовитель, завод, в свою очередь, не менее компетентно переложил вину еще на кого-то, и так же поступили все остальные инстанции, имеющие к этому отношение. Круг чиновничьей бюрократии замкнулся. Задача этих лишенных элементарной совести людишек была уйти от положенных в таких случаях выплат семьям, потерявшим кормильцев. Задача была успешно выполнена. Эти ребята работают без ошибок! Запретить, не дать, не пустить, не заплатить, не… не… не. Все эти «не» получаются у них качественно и несокрушимо. Вот дать, помочь, войти в положение, соблюсти законные права не получается совсем. Ну не может их гнилое нутро научиться сострадать! Не в состоянии они понимать чужую боль.
У меня всегда вызывало недоумение, почему все, кто по долгу службы обязан оказывать в таких случаях определенную законом помощь, прилагают титанические усилия, чтобы этого не делать? Стараются придумать что угодно, лишь бы не платить! Такое ощущение, что компенсации пострадавшим семьям они должны выделять из личных средств, а не выделенных государством из бюджета не самой бедной страны!
Но жизнь так устроена, что все хорошие, равно как и плохие, поступки возвращаются к нам бумерангом. Интересно, сколько раз бумеранг должен вдарить в железобетонное сердце чиновника, чтобы вызвать в нем хоть малость сочувствия к судьбам тех, чьи интересы он обязан отстаивать?
Каждый приезд Стаса в Сочи начинается с посещения кладбища, где покоится экипаж Ми-8, сделавший все для спасения людей в той страшной катастрофе, до конца боровшийся с неуправляемой машиной. Только благодаря этим мужественным парням, не растерявшимся в сложнейшей безвыходной ситуации большинство пассажиров вертолета остались живы. Прошло уже почти четверть века, а боль от этой утраты не утихает. Валере было всего 27 лет…
Итак, добившись определенного успеха в родном городе, я бы сказал, практически звездного статуса, Стас принимает историческое решение ехать покорять Москву. Все были категорически против и всячески отговаривали его, мол, кому ты там нужен, мало кого этот город принимает, у тебя и здесь все хорошо и т. д. К тому же Стас стал лауреатом конкурса «Гардемарины эстрады», прошедшего в Сочи. В заключительном гала-концерте финалисты исполняли песню «Атлантида» вместе с самим Филиппом Киркоровым! Они выбегали на сцену и подпевали ему, изображая всеобщее счастье. Все были уверены, что это их звездный час, старт блестящей в будущем карьеры.
Но пыл Стаса очень быстро остудил один из мэтров, бывших в жюри. Случайно, после выступлений, Стас оказался с ним в лифте, и, пользуясь случаем, поинтересовался возможными перспективами.
– У меня есть кому петь, – устало ответил мэтр, и внутренний голос подсказал Стасу, что он не шутит…
Несмотря на это, Стас каким-то образом сумел вручить свою кассету Филиппу, и, что самое поразительное, тот ее не выбросил в ближайшую урну, а каким-то невероятным образом сохранил! Сейчас, спустя более 20 лет, Стас рассказал Филиппу Бедросовичу про то, как стоял у него на бэк-вокале, а тот, в свою очередь, поведал о том, что все эти годы кассета так и хранилась у него! Умилению обоих не было предела!
В Сочи есть место, аналог московской «Глине» (ул. Неглинная), где в то время собирались все музыканты. Они обменивались новостями из мира шоу-бизнеса, вели заумные, малопонятные простому обывателю беседы о «примочках», струнах, гитарах и клавишах, пластике для барабанов, о неоспоримом преимуществе штекеров с позолоченными контактами перед обычными. Имели точное представление, в какой части земного шара должен быть спилен клен и сколько десятилетий он должен сушиться для последующего изготовления из него солирующей гитары, которая будет соответствовать по звучанию их высоким запросам. Компетентно сыпали названиями фирм-производителей, хвастались своими приобретениями, продавали, меняли, вели жаркие диспуты.
Весь день мог пройти в перетирании глупой, бесполезной белиберды. Востребованности по специальности у этих джентльменов никакой не было, зато познания из мира музыкальной индустрии были весьма обширные. Отношение к коллегам, особенно в отличие от них, чего-то достигших, самое пренебрежительное. Этот глухой, тот бездарь, поют «мимо», барабанят криво! Только им известно, как надо и что надо, а закономерный вопрос – «что же ты при таких талантах и никому не нужен» – вызывает шквал негодования. В резкой нецензурной форме вам объяснят о неготовности малокультурной и необразованной толпы вместить их гений! Очень быстро праведный гнев достигнет точки кипения, и за небольшой временной отрезок будет смешано с грязью все, что имеет отношение к нашей музыкальной культуре. Вам весомо и убедительно докажут, что, собственно, и культуры-то у нас никакой нет! Точнее, она есть, но это именно они, ее яркие представители, а не те, кого мы все знаем и любим. Что некие силы ожесточенно препятствуют продвижению их непревзойденности, не пущают к народу гениев, и приходится им сидеть по щелям и подвалам, перевариваясь и потихоньку прокисая в своем междусобойчике. И чрезмерное употребление наркотических препаратов и алкоголя происходит у них не от бездарности и лени, а от вселенской тоски за страну и глупых никчемных людишек!
Вот все эти хлопчики, ничего собой не представляющие, попахивая анашой и перегаром, активно убеждали Стаса никуда не ехать. Он им был совершенно не понятен! Их тусовки он не посещал, звуковыми эффектами не приторговывал, ничего не выменивал и вообще всеми этими заморочками совершенно не интересовался. Был равнодушен к джазу и, что самое удивительное для этой публики, добился популярности, исполняя собственные песни, совершенно далекие от блюза и фанка.
Ничего не имею против любого направления в музыке, более того, убежден, что все они имеют право на существование и своего слушателя, сам уважаю классику мирового джаза и джаз-рока. Не могу лишь согласиться, когда мне безапелляционно заявляют, что мы, мол, играем джаз или соул, а все остальное – отстой, низкопробщина и примитивщина. Вот единственно правильная музыка, а люди, слушающие попсу, должны вызывать чуть ли не омерзение. Между тем людей надо уважать, а вместе с ними и их музыкальные пристрастия. Играйте себе что угодно, а народ проголосует рублем, купив или не купив билеты на ваше выступление. И как бы долго меня ни убеждали в преимуществах одной музыки над другой, подобное голосование – самое честное и справедливое. Моментально расставляет приоритеты.
В любом подвале, где расположена репетиционная студия, мы можем найти бас-гитариста, который напедалевает синкопированные пассажи на семиструнном басу и люто ненавидит кварто-квинтовый круг. Можно заслушаться, как это сложно и здорово. Но если попросить этого деятеля в течение минуты ровно сыграть одну ноту, не убежав вперед и не отстав от заданного ритма, нас будет ждать большое разочарование. Это касается и барабанщиков. Пусть сыграет самый простой ритм, не разойдясь с метрономом, которого он не слышит.
Но давайте оставим этих ребят за их любимым занятием. Пусть себе сидят на том же месте и обсуждают производителей проводов и динамиков. Каждому свое, и осуждать их за это мы не вправе. Впоследствии мне не раз попадались персонажи, восклицавшие:
– Кто такой этот Михайлов?! Что за примитивная музыка, три аккорда?! Культурный человек не будет это слушать! Только благодаря низкому уровню всеобщего развития это все востребовано!
Так вот, гражданам, убивающимся над необразованностью собственного народа, хочу напомнить, что подавляющее большинство мировых хитов написаны на трех аккордах, а то и на двух! Конечно же, не в количестве нот дело, а в одаренности! На самом деле очень сложно написать по-настоящему талантливое произведение в рамках кварто-квинтового круга! Все гениальное просто, разумеется, это не значит, что все простое гениально.
Не надо всплескивать руками и истерить на предмет малокультурности наших соотечественников! Уверяю вас, люди не так глупы и примитивны, как вы их хотите представить. Откуда такая уверенность, что ваше мнение есть истина в последней инстанции? С подобным подходом можно многое отнести в разряд примитивизма и придать анафеме! Фольклор, например. Между тем многие с большой симпатией относятся к этому жанру, и причин обвинять их в недоразвитости я не вижу.
С пожеланиями терпения и воздержания от безапелляционных навязываний я возвращаюсь в Сочи 1993 года.
Отговаривая Михайлова покидать родной город, все эти деятели только ускорили воплощение этого плана. Плохо знали Михайлова убеждавшие его воздержаться от поездки в столицу! К поставленной задаче он идет с напором бульдозера, может, не так быстро, как хотелось бы, но зато качественно и надежно. Преграды, возникающие на пути, крошатся в пыль. Это удивительно целеустремленный человек, и уж если он попер, остановить его невозможно, причем это касается не только серьезных дел, а даже самых незначительных! Об этом, правда, мне еще только предстояло узнать.
А пока наша дружба только начиналась. Своего жилья у Стаса в Москве не было, средств, чтобы его снимать, тоже, и я предложил ему пожить у меня, благо четырехкомнатная квартира на 3-й Магистральной улице без особого ущерба могла вместить еще одного человека. Моя жена Света, надо отдать ей должное, очень терпимо относилась ко всем моим идеям, она совершенно искренне приняла Стаса как родного, ему была выделена комната, и мы зажили небогато, но дружно, я с женой, трое моих сыновей, Стас и здоровый черный доберман по кличке Каро.
Вот так все начиналось, на дворе стоял 1993 год. Мы еще не знали, что в 2002 году десятилетние усилия увенчаются успехом, и с 2003 года начнутся постоянные гастроли, у Стаса появится свое жилье, а в 2005-м я перееду жить за город, что в 2008-м мой дом сгорит и моя жена Света трагически погибнет на этом пожаре, пытаясь спасти ребенка. Все это еще только должно было случиться, а пока этот жизненный отрезок только начинался, и будущее было скрыто от нас…
Несмотря на видимое отсутствие всяких перспектив, деятельная натура Стаса не позволяла праздно проводить время ни себе, ни окружающим. Днем он старательно изучал толстенный рекламный талмуд «Желтые страницы», выписывал адреса и телефоны клубов, ресторанов и прочих увеселительных заведений, а вечером на желтой «копейке» мы развозили по этим адресам аудиокассеты и предложения выступить за весьма символическую плату. В большинстве случаев, как я теперь понимаю, кассета летела в мусорное ведро сразу после нашего ухода, туда же отправлялась и бумажка с моим домашним телефоном, служившая нам визиткой. Иногда, правда, поступали редкие приглашения.
Как-то все на той же желтой «копейке», впрочем, другого транспорта у нас и не было, мы приехали выступать в некое заведение. Ни клубом, ни рестораном назвать его было нельзя даже с большой натяжкой. Скорее это была большая столовая. Но 50 долларов обещанного гонорара – это всегда 50 долларов, кто бы что ни говорил!
От кого было приглашение, по какому случаю, я, разумеется, не помню, да и не в этом суть. Большой просторный зал, незамысловатая мебель, небольшая сцена, микрофон, какие-то колонки. У Стаса была гитара, и мы считали, что этого более чем достаточно. Повод, по которому нас позвали, нас не интересовал, как, впрочем, и приглашающую сторону тоже. Собственно, эту сторону я и не особо помню.
Мы пришли, расчехлили гитару, включили микрофон, и шоу началось. В углу сидела большая компания крепких хлопцев в спортивных костюмах, кроссовках и с поломанными носами. Они пили водку, закусывали, шутили и ржали как полковые кони. Стас начал свое выступление, а я, с опаской поглядывая на игру мышц под спортивными костюмами, мысленно торопил время, уж больно не внушала мне эта компания доверия. Напомню, что на дворе стояли лихие девяностые, когда сначала стреляли, а потом разбирались, можно ли было без этого обойтись.
Чем больше горячительного перемещалось со стола в могучие туловища, тем больше меня охватывала тревога, но гонорар надо было отрабатывать, и я продолжал нервно топтаться, мысленно подгоняя время. Стараясь слиться с невзрачным интерьером и не привлекать к себе внимания, я нервно поглядывал на часы. Где-то вдали уже было замаячила хрупкая надежда, что все обойдется и мы вернемся домой целые и невредимые. Но не тут-то было! Закончив очередную песню, Стас обратился непосредственно к разудалой компании с категорическим требованием прекратить пить и есть, когда он выступает. Он, мол, поет о серьезных вещах и надо слушать, а не жрать в три горла! После этой тирады у меня что-то оборвалось внутри и полетело в бездну, руки стали холодными и липкими, и весь накопленный к тому времени жизненный опыт говорил о том, что плакали наши 50 долларов, да что там доллары, целостность наших организмов стала вызывать у меня большие сомнения! Из скаковой лошади я как-то сразу превратился в старого понурого ослика.
Изумление компании в адидасовских костюмах было настолько велико, так как происходящее не укладывалось в рамки их представления о сущности бытия, что они замерли с разинутыми ртами и лишенными всякой осмысленности лицами. Не в состоянии поверить, что все это происходит наяву, а не является галлюциногенными последствиями алкогольных и всяких других излишеств, они тщетно пытались понять, не сон ли это. Возможно, возникшая пауза и спасла нам жизнь.
Как ни в чем не бывало Михайлов поблагодарил за тишину и продолжил выступление. Расчехлять пулеметы надо было сразу, а так через паузу да еще во время пения это выглядело бы как-то несолидно. Возникшая заминка и, как следствие, тишина все же привели к тому, что ребята, переваривая неслыханную дерзость, как-то само собой стали слушать, о чем пел Стас. Постепенно некая разумность хоть и не окончательно, но все же вернулась на их лица, появилась некая заинтересованность, что же он споет дальше, и кончилось все аплодисментами и ободряющими восклицаниями!
Что-то оборвавшееся в моем животе и улетевшее в бездну бодро и радостно вернулось на место, руки подсохли, да и получение 50 долларов стало казаться не таким уж несбыточным предприятием. Понурый ослик опять превратился в скаковую лошадь. Я почти успокоился относительно перспектив уехать с намятыми боками и уже без особых напряжений дослушал выступление.
Получив заветный полтинник, мы с чувством глубокого удовлетворения отправились домой. В дальнейшем я много раз имел возможность наблюдать удивительную способность Стаса «брать» любую аудиторию, поднимать самый тугой зал – от простого тысячника до стадиона. Но с тех самых пор Стас не любит выступать в местах, куда люди приходят кушать, а не слушать. На эту тему есть еще один весьма показательный случай.
Как-то ему предложили попеть в ресторане, где обычно обедают всякие банкиры, владельцы нефтяных скважин и валютных притонов, чиновники и депутаты и прочие граждане, кому нечего больше желать. Шанс небольшой, но, может, кто заметит, проникнется и поможет донести творчество до широких масс, пожертвовав совершенно незначительной в их понимании суммой, но совершенно неподъемной для простого труженика.
Стас упаковал гитару в кофр и поехал в это заведение. Важные люди аппетитно отобедали чем Бог послал и особого внимания на артиста не обращали. Как Стас ни пытался пробудить сопереживание своим творческим посылом, оторвать от еды этих ребят было крайне затруднительно. Трапеза полностью поглотила их естество, и обременять себя духовным они категорически не желали. Когда Стас безрезультатно закончил выступление и стал собираться восвояси, к нему подошел уставший от вседозволенности и деликатесного обеда человек, по-отечески похвалил, хорошо, мол, поешь и от щедрот своих одарил его маленькой зеленой бумажкой достоинством 500 рублей. Надо заметить, что на эти деньги в те годы можно было купить пару коробков спичек. Думаю, это был самый маленький гонорар в истории не только Стаса, но и всего шоу-бизнеса.
Выходя из ресторана, Стас вынул из горшка цветок, положил в него свой заработок и водрузил цветок на место. Похоронив таким образом купюру вместе с надеждой быть кем-то в этих обстоятельствах замеченным, он поехал домой с твердым решением больше никогда не петь перед жующей публикой.
Хотя, должен вам признаться, был случай с еще меньшим гонораром!
Уж не помню, через какие хитросплетения обстоятельств, случайностей и закономерностей Стаса пригласили на частный корпоративчик весьма респектабельных, я бы даже сказал, высокопоставленных особ. Выглядело все более чем достойно! Желтая «копейка», пилотируемая мною, привезла нас в район Внуково-3. В то время я и не подозревал о существовании этого неприметного поворота со скромным указателем. Благородно шелестя мощными двигателями, сюда сворачивали престижные автомобили S-класса. Здесь счастливые обладатели собственных лайнеров без суеты, толчеи и очередей, обласканные приветливым персоналом, проходили паспортный контроль и, попив в тишине VIP-зала на дорожку кофейку, а кто и коньячку, разлетались кто куда, согласно своим надобностям и желаниям.
Напомню, что речь идет о времени, когда мобильные телефоны существовали лишь в научно-фантастической литературе, 31-я «Волга» могла быть только очень смелой, но несбыточной мечтой, а владелец 6-й модели «жигулей» был абсолютно счастлив, ибо обладал, по мнению подавляющего большинства соотечественников, лучшим автомобилем в мире, вызывая восторг женщин и тихую зависть мужчин. Что уж тут говорить о частной авиации! Ее существование не укладывалось в постсоветские мозги, но тем не менее она была! Был и нормальный автопром, но тогда все эти блага еще не ворвались в нашу страну! О том, что это есть и у нас, мы могли только догадываться, а увидеть же собственными глазами можно было только в иностранных фильмах.
В общем, Стас пересел в невиданный нами ранее так близко «роллс-ройс», на котором и проследовал к личному самолету скромного и неприметного борца за денежные знаки. Глядя вслед уплывающему лимузину, я вдруг остро осознал, что «шестерка» не самая лучшая машина в мире! Да что там «шестерка», 31-я «Волга» не выдерживала никакой конкуренции с тем, что я увидел! Правда, человек я уравновешенный, чувство зависти мне незнакомо, так что смятение длилось недолго.
Пока я анализировал величину пропасти, отделяющую наш автопром от импортного, спецрейс доставил веселую компанию к морю, в некие частные владения, где она и увеселялась трое суток, качественно и со вкусом. Стасу пришлось петь с утра до вечера все эти дни. Он стойко перенес тяготы и лишения данного мероприятия, но все же к концу веселья был уже чуть живой. По дороге назад приморившиеся от удовлетворения своих прихотей «хозяева жизни» пообещали ему порешать все вопросы по раскрутке, ротации на радио и ТВ, съемке клипа и записи альбома. С их слов, проблем в его творческой биографии больше не существовало, а впереди ждали только успех и удача.
Несколько дней Стас восстанавливал напрочь севший голос, говорил только шепотом, но настроение было приподнятое. Конечно, немного огорчал факт, что за три дня каторжной работы не заплатили ни копейки, но грядущие перспективы должны были компенсировать это досадное недоразумение.
Мы уже строили смелые планы на будущее и практически поверили в завершение всех злоключений и начало новой безоблачной жизни. В назначенный срок Стас набрал оставленные номера телефонов. Каково же было его разочарование, когда он понял, что все обещания так и остались только обещаниями и никаких движений по его вопросам не будет. Сорванный голос да пафосные лживые посулы – вот все, что он заработал за трое суток…
Все мы помним незабвенного Павку Корчагина и знаменитый роман «Как закалялась сталь». В нашем случае мы, собственно, имеем похожую историю. Невзирая на стужу и холод, на голод и выстрелы исподтишка, Стас продолжал строить свою дорогу к людским сердцам и душам. Происходившие катаклизмы только закаляли и без того металлическую волю Михайлова. Не могу сказать, что он крайне радовался подобным испытаниям. Как любой нормальный человек, и огорчался, и переживал, но никогда не впадал ни в какие крайности! И ничто не могло заставить его свернуть с выбранного пути.
Вопреки сплетням, которые разносят представители одной из двух самых древних профессий, у Стаса никогда не было зависимостей. Ни алкогольной, ни какой-либо другой. Наркотики он вообще не пробовал, ни легкие, ни тяжелые, ни жидкие, ни газообразные, что касается алкоголя, то вынужден разочаровать желающих услышать про многодневные запои, депрессии и долгие мучительные выходы из этого состояния, всего этого не было и нет. Даже когда казалось, все не клеилось и не получалось, он не пытался уйти от проблем этим весьма популярным в нашем народе способом.
Думаю, что все эти перипетии только подстегивали его к движению в выбранном направлении. Любая неудача становилась неким стимулом, и «ледокол» по фамилии Михайлов продолжал переть вперед, грудью круша льды житейских неурядиц. Тогда я еще не подозревал, что уже зачислен в экипаж этого «ледокола» и вместе с ним стремительно набираю ход в известном только капитану направлении. При желании можно было сойти, но вот только куда? Тормозить ради высадки никчемного члена экипажа набравший ход корабль не собирался. Прыгать на ходу, согласитесь, неразумно, да и не забывайте, что за бортом льды житейских неурядиц, даже если выживешь при падении, скоро замерзнешь или станешь ужином белого мишки. Когда я все это понял, прыгать было уже поздно.